— Понимаю, ты онемела от счастья, но нельзя ли поторопиться? — небрежно усмехнулся Вадим.

Он вытащил на середину комнаты мой стул, уселся на него и закинул ногу на ногу.

— Ну же, детка, давай пошевеливайся, — лениво проглатывая гласные, протянул парень.

— Строев, на каком еще языке сказать, что я не хочу тебя видеть? Забирай свои билеты и проваливай.

Я плотнее закуталась в вязаную шаль и строго посмотрела на незваного гостя. Тревога звенела все сильнее, и я мысленно ругала себя, что открыла дверь. Попробуй теперь выпроводить этого мажора! Он же человеческого языка не понимает.

— Хватит ломаться, — в голосе Вадима послышалась злость. — Сколько можно уже? Простая деревенская телка, а строишь из себя королеву. Пошли, я сказал!

Он грубо дернул меня к себе. В плече что-то противно хрустнуло, и по телу растеклась ослепляющая боль. Черт! Только вывиха не хватало!

— Убери руки, урод!

Я попыталась вырваться, но ничего не вышло. Глупая затея. Разве можно справиться с рассерженным волком?

— Отпусти! — прошипела прямо в наглое, улыбающееся лицо.

Как же я ненавидела его в этот момент! Все эти хозяева жизни, которые уверены в своих особых правах и привилегиях… Способные вламываться в чужую жизнь и перекраивать ее под себя, брать то, что хочется, и не принимать в расчет ничье мнение, кроме собственного…

— Пусти, слышишь? — я снова попробовала вывернуться, но не тут-то было.

Глаза Строева опасно блеснули. В них загорелся жестокий звериный огонек, и я почувствовала острый мускусный аромат его волка. Господи, только этого не хватало!

— Что, не нравится? — процедил Вадим. — А не хрен было ломаться! Все, лютики-цветочки закончились. Не хотела по-хорошему, будет по-плохому.

Он криво усмехнулся и резко нажал какую-то точку на моей шее.

— Что ты…

Договорить не успела. Пол под ногами качнулся, в глазах потемнело, и я отключилась.

В себя пришла в какой-то незнакомой комнате. Я лежала на мягком диване, а прямо надо мной болталась хрустальная люстра. Огромная, вычурная, с пошлыми длинными висюльками. Ее свет тонул в сигаретном дыму, то приближаясь ко мне, то отдаляясь, и это мельтешение вызывало головокружение и тошноту.

Я попробовала подняться, но тут же застонала и рухнула обратно.

— О, а вот и наша спящая красавица проснулась! — раздался низкий хриплый голос.

Перед глазами замаячило смазливое лицо строевского прихвостня Гоши. Макаров, как и Вадим, принадлежал к богатому московскому клану, и был приставлен папашей Строева к любимому сыночку в охранники.

— С возвращением на нашу грешную землю! — ехидно улыбнулся Гоша, и я почувствовала резкий запах перегара.

Твою дивизию! Тошнота подкатила к самому горлу.

— Ты гляди, как скривилась! — громко заржал кто-то в противоположном углу комнаты.

Перед глазами все расплывалось, и я не могла разглядеть всех, кто был в помещении.

— Слышь, Вадик, не нравимся мы ей! — обиженно прогундосил Гоша. — Совсем малолетки оборзели, надо бы уважению поучить.

— Вот сейчас и поучим, — зло сказал Строев и резко дернул меня за руку, заставляя подняться.

Я с трудом устояла на ногах. Голова отчаянно кружилась, в сигаретном дыму мешались лица, звуки, голоса…

Их было трое. Трое подонков, которые заставили меня возненавидеть тот осенний день. Нет, я пыталась сопротивляться, но что значили мои слабые усилия против озверевших, безжалостных самцов?..

Когда все закончилось, они вывезли меня из дачного поселка и бросили в лесополосе. Наверное, не рассчитывали, что я выживу. А я выжила. Цеплялась за жизнь, ползла, стиснув зубы, и только одна мысль держала меня в сознании — не дождутся! Я сильная. Я выживу и отомщу этим уродам.

Знала бы я тогда, что не получится у меня никакой мести… Разве можно мстить, когда под сердцем растет ребенок?..

— Инга, ну, что ты? Прекрати! Все будет хорошо, Никиту обязательно найдут! — голос Ники пробился в мою охваченную болью прошлого душу и вытащил из тяжелых воспоминаний. — Слышишь?

— Слышу, — кивнула в ответ, вытирая мокрые щеки.

И когда успела разреветься? Я ведь не плачу. С того самого дня и не плачу.

— Вот и молодец, вот и умница, — укутывая меня теплой шалью, успокаивающе бормотала Ника. — Сейчас согреешься.

— Я не замерзла.

— Да? А дрожишь просто так? — хмыкнула Ника и добавила: — Пей чай, он вкусный, с лимоном, как ты любишь.

Я отхлебнула остывший чай, запивая горечь всколыхнувшейся давней боли, и посмотрела в окно.

Чадов что-то говорил Стасу, тот молча слушал, и на лице его застыло странное, совсем не знакомое мне выражение.

Словно почувствовав мой взгляд, муж развернулся к машине и направился ко мне.

— Надо поговорить, — открыв дверь, негромко сказал он.

Ника тут же незаметно испарилась. Вот только что была — и уже нет ее. Всегда поражалась этой способности подруги чувствовать момент.

— Инга, ты не против, если я усыновлю Никиту? — без долгих предисловий спросил Стас.

Он оперся на дверцу машины и навис надо мной. Взгляд мужа был непроницаем, эмоции наглухо закрыты. Знать бы, что он думает?

— Тебе не кажется, что сейчас не самое подходящее время для этого разговора?

Я смотрела на Брягинцева, тщетно пытаясь пробиться сквозь выставленные им щиты. Что он скрывает? Насколько все плохо? И почему заговорил об усыновлении именно сейчас?

— Наоборот, — на щеках мужа заходили желваки. В глазах полыхнула мрачная решимость. — Сейчас — в самый раз.

Что ж, как я ни оттягивала этот момент, а он все-таки настал. Если муж хочет усыновить Никитку, то он должен знать правду. Перед свадьбой я долго сомневалась, должна ли сказать Брягинцеву о том, что со мной было и кто отец Никиты. И даже уже почти решилась. Но потом, когда представила, какую брезгливость увижу в его взгляде… Нет. Я не смогла. Струсила. Побоялась разрушить то, что зарождалось между нами. И так столько грязи о себе наслушалась от логовских, столько этих взглядов вынесла, если еще и Стас будет смотреть на меня так же, если и в его глазах мелькнет сомнение… Мне ведь хорошо известно, что думают о таких женщинах. Никто не верит, что ты не по своей воле. У каждого где-то глубоко гаденькая мыслишка мелькает — мол, небось, сама задницей крутила, сама спровоцировала. Может, вслух и не говорят, а про себя все равно подумают.

— Стас, я должна тебе рассказать…

Договорить не успела.

— Инга, я знаю все, что ты хочешь сказать, — резко перебил меня муж.

— Знаешь?

В душе все оборвалось. Я ведь никому не говорила о том случае. Затолкала все поглубже и постаралась забыть. Вытаскивать эту грязь наружу, снова переживать то, что было, видеть жалость и брезгливость в любимых глазах… Нет, невозможно!